Деньги и денежное хозяйство

* ()

Для русского денежного дела XVII в. оставался веком серебряной высокопробной копейки и веком ее ровесника, ефимка-талера: самый высокопробный и тяжелый номинал множества монетных систем Запада и общеевропейского денежного обращения (29-08 г серебра) по-прежнему служил главной формой сырья для монетного производства России, все еще не имевшего отечественной сырьевой базы ().

Из года в год сотни тысяч ефимков превращались в проволоку, из которой выделывались копейки. При возобновлении государственной чеканки в 1613 г. копейка весила 0,5 г, в конце века - только 0,28 г. Чтобы уплатить сотню рублей, требовалось отсчитать 10 тыс. таких монеток; в приказах практиковалась "расфасовка" в бумажки небольших сумм для мелких выплат. Из-за двойной и четверной затраты труда денга и полушка (1/2 и 1/4 коп.) почти не выделывались; во второй половине века, пренебрегая запретом, для мелких платежей копейки резали пополам.

Очевидная застойность денежного хозяйства России, проявившаяся к концу XVI в., объяснялась безысходной зависимостью от ввоза избыточного серебра рудников Европы и ее заокеанских владений, но" такой ценою достигалась его бесспорная самостоятельность. Если Россия была заинтересована в получении серебра, то я Запад нуждался в традиционных товарах русского рынка. Поэтому поступление талеров (несмотря на случавшиеся заминки) определялось встречным предложением товаров, а импортеры были поставлены в такие условия, что каждый пятый ефимок составлял чистую прибыль, которая делилась между казной и русским купечеством.

На большей части Европы для талера не существовало государственных границ. Как признанная торговая монета мирового рынка он уходил на Ближний Восток, вторгаясь в денежное хозяйство многих государств, но ареал его обращения обтекал границы России; использование его здесь в платежах ни иностранцами, ни русскими оказывалось совершенно невозможным. Для купечества Серебряных рядов я для ювелирного ремесла его "мундир", совлекаемый при плавке, был лишь товарной этикеткой, гарантией качества серебра.

Платежное использование привезенных в Россию талеров заканчивалось с уплатой импортером таможенной пошлины, которая взималась с любых товаров (включая: и сами талеры) только в талерах, но по назначаемой в Москве оценке в копейках. Эта же оценка фиксировала предельную плату за закупаемые ефимки; обстановка на рынке иногда побуждала импортеров отдавать серебро еще дешевле. Твердым критерием для оценки был выход копеек из одного талера на Денежном дворе: разница между ним и оценкой постоянно составляла около 20%. Таким образом, в каждый доставленный в Россию ефимок сразу же "закладывалась" ощутимая прибыль - непосредственно для государства и для русского купечества, имевшего право самостоятельно сдавать Денежному двору в монетный передел заготовленное серебро: при этих условиях прибыль и реализовывалась. Для иноземцев Денежный двор был наглухо закрыт; необходимую им русскую монету они могли получать только от своих русских партнеров.

Первые два года польско-шведской интервенции показали, насколько непрочным и уязвимым было благополучие денежного хозяйства, базировавшегося на импорте и внешнеторговых оборотах. Лишенному нормального притока серебра денежному обращению ничего не оставалось, как пожирать самое себя, т. е. искать ресурсы сырья в самом обращении. Таков и был катастрофический кризис, приведший к падению веса копейки на 1/4 и к соответствующему повышению оценки талера.

Пополнение обращения копейками старого веса (67 мг; из гривенки серебра выделывается 300 коп.) прекратилось в 1610 г., новые копейки выпускались сперва весом в 57 мг (в гривенке - 350), а затем и в 50мг (400 коп.). Поляки в Москве с того же года, шведы в Новгороде с 1611 г. навязывали обращению оказавшихся под их контролем частей страны свои неполноценные копейки: первые - с именем Владислава, вторые - Шуйского. Приток ефимков в Новгород полностью прекратился, и сырьем становится скупаемая у населения с наддачей старая монета. Она была "отцежена" так основательно, что вошедший во вкус Густав Адольф в 1615 г. проектировал даже перевести новгородскую чеканку на закупаемое на Западе талерное серебро ().

Московский денежный двор еще располагал талерами архангельского привоза в 1610 и 1611 гг., но цена ефимка с 36 коп. повысилась до 42 коп., сохранившись по начало 1613 г. Полякам было не до скупки старой монеты - они прямо принялись за серебро сокровищниц Кремля, а покончив с ним, взялись и за золото: золотые копейки хороши были для выплаты жалованья их солдатам. Но Народное ополчение, зная шведский опыт, в 1612 г., несомненно, выделывало в Ярославле свою монету и из собираемой старой. Созданный в стране за 75 лет (с 1534 г.) запас ее "разбавлялся" неполноценными копейками. Однако приток новой монеты, особенно в местах, удаленных от Москвы, на севере и на востоке страны, был не настолько значителен, чтобы за два года сильно сказаться на составе обращения. К 1612 г. разница в весе старых и самых новых копеек в Москве достигла 25% (шведы по неведению перешли к этому весу позже). Польские копейки 1612-1613 гг. и копейки Ополчения того же времени уже составляли рубль весом в 51-50 г. Этот вес и стал законным лри возобновлении работы Московского денежного двора в 1613 г., а цена ефимка снова пошла вверх.

Московский денежный двор, по-видимому, еще с начала XVII в, находился внутри Кремля, в каменных палатах "под Набережным садом", близ Боровицких ворот; там и чеканились польские копейки с именем Владислава.

Производство Денежного двора слагалось из переделов (от "делать", а не "делить"!) - замкнутых циклов, начиная с приемки сырья от купечества или непосредственно от казны по весу, до выдачи счетом выделанных именно из него монет, и делилось на два этапа: плавку серебра и выделку монеты. Специфика производства требовала контроля - взвешиваний и счета. Кроме администрации Денежного двора контрольный аппарат составляли "целовальники", назначаемые из купечества в порядке повинности.

На стыке обоих этапов взимались две пошлины: дважды по золотнику с гривенки за уже выполненную плавку и за предстоящую чеканку. Из пошлин оплачивалось годовое содержание плавильщика, резчика штемпелей и денежных мастеров; последним, кроме того, причиталось около 3,5 денги "задельных" с гривенки серебра.

Второй этап производства - выделка монеты. Здесь контроль опирался только на счет: вес очищенного плавкой серебра предопределял, сколько монет должен получить заказчик. Отлитые прутки серебра вращением примитивного ворота протягивались через волочильные плиты в "волоку", которую затем надлежало искрошить в расчетное количество "чурок", - монетных заготовок. "Бойцы" плющили чурки "гладким чеканом" с одного удара молота-ручника. После "отжига" (прогревания для большей мягкости металла) пластинки передавались чеканщикам. Еще один удар ручника по наставленному на пластинку верхнему штемпелю (чекану) формовал готовую монетку. Особый мастер-"резец" обеспечивал производство инструментом: главным был стальной маточник, которым на торец железных болванок вколачивалось углубленное изображение или надпись штемпеля; "юфть" (пара) () чеканов была принадлежностью рабочего места. С чеканщиком работал помощник - подкладчик пластинок.

Кроме пошлин часть дохода Денежного двора составляла производившаяся уже вне связи с переделами переработка отходов и ооров: плавильные шлаки отдавали серебро после "протолочки" и промывки, оно же выжигалось из втаптываемой в пол производственных помещений грязи; собирались пленочки и брызги серебра в плавильной и "отбойные "рохи", накоплявшиеся вокруг наковальни бойца и "стула" (врытой стоймя колоды) чеканщика. Эта часть серебра недодавалась владельцу и "недовкладывалась" в монету, сказываясь на весе последней.

Первые московские копейки Михаила Федоровича чеканили отлично выполненными штемпелями; вместо традиционного М на них под конем на время появилось слово "Москва". Очень редки денги (0,5 коп. ) и полушки (0,25 коп. ) Михаила Федоровича.

Казна нового правительства была пуста; об этом можно судить по царским пожалованиям 1613 и 1614 гг., когда воинскими наградами низшего разряда служили "белые", даже не-позолоченные копейки (). В мае 1613 г. в Москве удавалось купить ефимки еще по 42 коп. за штуку (), но вскоре цена их определилась в 48-50 коп. Однако большего подвоза ефимков еще нужно было ожидать, а наиболее доступным сырьем оставались "старые деньги".

Реальная обстановка в стране делала единственно возможным решением признание на неопределенный срок законности существующего обращения разновесных монет, чтобы дать ему самому "отстояться", а внутренней торговле и купечеству предоставлялась главная роль в выборке старой монеты.

Официальной программой нового правительства, вслед за Ополчением было восстановление порядков, существовавших до "смуты". Так выглядело и возобновление выделки монеты "в серебре, старых деньгах и в ефимочном, и в ветоши в серебре", и провозглашение приема в передел от торговых людей (). Однако раздел указа о пошлинах, взимаемых "с торговых людей, которые учнут серебро и ветошь и ефимки приносить", о старых деньгах умалчивает, зато предлагает возможность продавать принесенное серебро за готовые деньги - по 3 руб. с полтиной за гривенку, что соответствовало рыночной цене ефимков (на гривенку их приходилось семь). Расчет показывает, что в определенных случаях продажа для владельца могла быть даже выгоднее, чем заказ ().

Монеты 1613-1645 гг. 1-6. Копейки, денга и полушка, Московский денежный двор. 7-8. Копейки, Новгородский и Псковский денежные дворы (Гос. Эрмитаж).

К частным владельцам старых денег относятся два положения указа: "сто рублей велено принимать против 16 фунтов" и "свершку давать на 100 рублей по десяти рублев". Следовательно, монета принималась, т. е. выкупалась, только на вес, в соответствии с условным "расчетным рублем", на который и начисляли "свершек", т. е. наддачу. Это подтверждает и заключительная часть указа, касающаяся учета, где упомянуты "обменные деньги" (). Условный рубль для торговых людей составляет 65, 28 г, следовательно, за гривенку любых старых денег сдатчик получал со "свершком" 3 руб. 43 коп. Доход торгового человека увеличивала его оборотливость на рынке при заготовке старых денег.

Московские документы 1613-1615 гг. свидетельствуют, что прием старой монеты в передел счетом тоже практиковался, но уже только для располагавших ею приказов. Плавильная пошлина при этом не удерживалась, оплачивалась только работа денежных мастеров (). В приказах, с их системой делопроизводства, поневоле приходилось учитывать старую монету в рублях - другого выхода не было; по справкам Денежного двора, называвшим принятую сумму и прочие данные, приказы приходовали "приделочные деньги".

Первые годы финансовой деятельности до во го правительства проходили под знаком изъятия (выкупа) старой монеты. В этой операции участвовали также Новгородский и Псковский денежный дворы, вскоре после завершения кампании прекратившие существование. Можно предполагать, что основная масса участвовавшей в обращении, а не затаившейся в сокровищах монеты была переплавлена в первые 3-5 лет, а к 1620 г. в производстве первенствующее положение снова заняли ефимки, старая монета "выплескивалась" все реже.

Непосредственно для казны дела оставалось не так много. Налоги и чрезвычайные единовременные сборы приводили в нее и старую монету, которая если не "переменялась" в руках сборщиков, то отсортировывалась для сдачи в передел. Для приказов, располагавших каждый своей казной, "приделочные деньги" были статьей сравнительно скромной прибыли, но переработка выкупленных старых денег давала через Денежный двор доход и казне, если и до этих денег не дотягивались загребущие руки. Именно такой эпизод освещают открытые П. П. Смирновым документы. Следствие 1620-1622 гг. по доносу московского купца Н. Порывкина о грандиозном "воровстве" прошлых лет на Денежном дворе касалось операции по выкупу монеты. Добрый десяток гостей и торговых людей, "кои государеву казну збирали... по крестному целованию", за год-другой целовальничества умудрялись наживать тысячи и десятки тысяч рублей, а сумма "государевой казны краденыя" за несколько лет приблизилась к чудовищному итогу - 100 тыс. руб. Обличитель даже советовал допытаться у одного из воров, велик ли на Денежном дворе серебряный колодезь, из которого он начерпал свое состояние? ().

Естественно, что сбором старой монеты с наибольшим успехом занимались крупные воротилы рынка. Старая монета, по-видимому, представляла особый интерес для более благополучного восточного "крыла" внешней торговли. На это указывает "оговорка" одного из московских гостей, опрошенного в 1619 г.: "... в Персии лучший товар - старые деньги и ефимки" (). Следовательно, те и другие в Персию попадали. Указ 1620 г. запрещал торговлю с иностранцами на старые деньги; едва ли он был первым, так как уже в 1617 г. попытки вывоза "заповедных" старых денег (туда же в Персию) пресекались; этот запрет повторялся даже в середине века ().

О составе монетного фонда обращения отдельных районов страны в 1613-1615 гг. дают представление клады этого времени, датируемые самыми ранними монетами Михаила Федоровича. В Таймырской казне русских мореплавателей, сложившейся в Поморье не позднее 1615 г., старой монеты 91, 1% (), тогда как клад того же времени из Подмосковья содержит ее 85,5% (). В целом до 1617 г., когда в общерусское обращение хлынули легкие шведские копейки, насыщенность его старой монетой, в особенности в удаленных от Москвы глубинных частях страны, была значительной. В кладах конца царствования Михаила Федоровича обычно присутствуют уже лишь одиночные старые копеечки.

В 1627 г. в Сольвычегодске была описана казна М. М. Строганова в сумме 3153 руб. 11 алт. старых и новых денег. На 39 запечатанных мешках были бирки с именами приказчиков и только на двух упаковках были обозначены "новые деньги"; вполне очевидно, что в мешках без указания "сорта" находились старые. Они составляют 95, 8% всей казны (). В ней более чем вероятны достаточно старые накопления вместе с монетами последних лет, и такая казна едва ли была единственной в своем роде для этого времени. Старая монета могла "не спешить" в передел. Даже в последней четверти века ее скромный остаток высоко ценился как "чистое серебро". В 1672 и 1679 гг. Вологодский архиерейский дом покупал на вес старые копейки "про домовый расход" ().

"Принудительный режим" по отношению к возобновившемуся притоку талеров оставался в полной силе. Понимание его важности для России звучало в высказывании уже упоминавшегося московского гостя, когда в 1619 г. обсуждалось желание английского правительства получить для своих купцов свободный путь по Волге в Персию: "Пусть государь только велит англичанам торговать указными своими товарами, а русскими товарами торговать, им с персиянам, и не велит; русские товары туда ходят... Да в московское государство же привозят из немецкого государства ефимки, и от того государевой казне и им, гостям, прибыль большая, пошлина с ефимков сходит многая, а теперь, когда ефимки пойдут в Персию, то государевой казне будет убыль многая, а ям оскудение" ().

В интересах как приказов, так и Денежного двора в его книгах и "памятях" (справках) по переделам старой монеты фиксировались все существенные данные (). Нумизматика еще недавно была в состоянии назвать только средний вес копеек Михаила Федоровича для всего царствования, и он неизменно оказывался и оказывается ниже 4-рублевой стопы: вместо 50-51 мг на круг - около 47!

Исследуя одну память 1626 г., С. Б. Веселовский отметил, что выделка новой монеты составляла на гривенку 425 коп. (). А. С. Мельникова, изучив большой монетный материал всей чеканки 1613-1645 гг., установила последовательность выпуска копеек отдельных групп и сделала возможным исследование динамики их веса. По ее данным получается, что уже к началу 1620-х гг. вес московских копеек равен 49-48 мг, а около 1626 г. - 46-47 мг (). К правлению Алексея Михайловича вес монеты закрепляется на норме 45-46 мг (). Документов, фиксирующих все этапы понижения веса копейки царствования Михаила Федоровича, не сохранилось.

Изучая вес копеек XVII в., нельзя упускать из виду пределы возможностей оставшейся неизменной технологии, да еще в условиях превращения Московского денежного двора в единственный для (всей страны и потому почти постоянно действующий. По-прежнему в переделе требовалось нарезать для плющения "чурки" и колебания их веса оставались неизбежными. Для старой копейки (68-67 мг) отступление от нормы на 1-4 мг не так заметно, как при расчетном весе чурки в 50 мг. Помимо дохода казны от обычной переработки "сметок"-соров остается в силе то обстоятельство, что "маятник" колебаний веса монет неизбежно предпочитал сторону понижения, т. е. "приделочных", сверхнормативных денег, остающихся на Денежном дворе.

Достаточно сложен и вопрос уменьшения содержания серебра в монетах, т. е. их пробы. Легко объясняется только резкий перепад пробы после первых 3-5 лет работы Денежного двора: ведь на них и приходится максимум переработки старых денег - самого высокопробного серебра, уже очищенного при плавке. Сведения о переделах старых денег в 1613-1615 гг. потому-то и показывают небывало низкий угар металла, иной раз даже меньше 1%.

Отсутствие закономерности в колебаниях пробы монет (), по крайней мере для первой половины царствования Михаила Федоровича, объясняется сходившим на нет притоком на Денежный двор остаточных партий старой монеты: переработка их, естественно, давала появление высокой пробы рядом с пробой выделки из талеров. К тому же попадавшие в Россию с конца 1620-х гг. новые "крыжовые" (талеры Испанских Нидерландов) считались хуже добротных "любских" талеров немецких государств и Нидерландской республики (цена крыжовых держалась 2-3 копейками ниже).

Вопрос о пробе может быть поставлен и иначе: какой считалась проба в Москве после возобновления чеканки и какой она была на самом деле? Известен отзыв о пробе серебра копеек московских дипломатов во время заключения с Польшей мирного договора 1635 г. - "хотя они и дробны, зато сделаны из чистого серебра" (). Подозревать здесь пустую похвальбу нет никаких оснований. Действительно, в новых условиях серебро русских копеек по-прежнему было самым чистым в деньгах Европы, поскольку для выделки копеек талеры плавились и, следовательно, их серебро теряло часть примесей в угаре. В те же годы сложилось и аналогичное мнение Олеария, а в денежном деле он разбирался превосходно ().

Новгородский денежный двор был закрыт в 1628 г., вероятно, одновременно с Псковским, упоминаемым в документе 1632 г. как бывший (). Причина их ликвидации заключалась не в утрате обоими городами былого значения - по-прежнему действовали там таможни и велась закупка ефимков, особенно зимняя. Неотложную задачу срочной переделки старой монеты оба двора выполнили и стали не нужны. Московский двор, располагавший, по данным переписи 1638 г., 39 денежными мастерами (), один справлялся с переработкой всего серебра (из таможен, от закупки) и продолжал обслуживать "частную клиентуру" переделами серебра-ефимков.

Изменение режима работы Денежного двора после ликвидации двух других таило в себе возможность неприятностей, оплошностей и прямого воровства. Так, в 1616 г. денежный мастер Третьячко Горнаткин приспособился "между делом" перечеканивать в копейки старые деньги (34 мг), которых еще было достаточно под руками - "московки старые чеканил ноугородчким чеканом"; выпущенный из тюрьмы, он дважды был пойман уже как фальшивомонетчик (). В 1637 г. была восстановлена мучительная смертная казнь за "воровство в деньгах" (), а Соборное Уложение 1649 г., упоминая о "подмесе" - тайном ухудшении плавки и о денежных мастерах, имело в виду именно Денежный двор ().

Гораздо более серьезное "воровство" просачивалось из-за границы. Вплоть до интервенции русское денежное обращение фактически не знало поддельной монеты; начало было положено шведскими копейками с именем Михаила Федоровича. Трудно не усматривать в указе 1620 г. связь с обвинением, предъявленным в 1618 г. шведскому послу Стенбуку (слишком серьезным, чтобы быть голословным) в выделке в Швеции русских копеек ().

Не менее опасен был и "вклад" Дании в подделку копеек. "Денниги" с писанным то по-датски, то по-русски именем и титулом Христиана IV вошли в русскую литературу как монеты для торговли в Лапландии, чеканенные будто бы с согласия России в 1619 г. Источник этого утверждения - указ Христиана IV от 5 апреля 1619 г. об изготовлении подобий русских копеек, "которые будут иметь хождение в России", да фраза датского историка XVIII в.: "... говорят, что они чеканены для употребления вместе с другими русскими монетами у лапландцев, находившихся под датским и русским владением" ().

В действительности указ Христиана имел в виду предполагавшуюся в расчете на согласие России организацию торговой фактории на Печоре. Отказ России привел к обострению отношений, когда "дацкий Крестьянус" потребовал, чтобы Россия отступилась "от Лопськой земли"; в 1623 г. датчане напали на Кольский острог. Отношения нормализовались только в 1630 г., а тем временем не уступавшие русским копейкам "денниги" нашли путь в русское обращение. Наряду с ними в Россию проникали и явно низкокачественные подделки под старые (наиболее ценимые) копейки, которые изготовлялись за границей, повидимому, уже по частной инициативе ().

1-1а. Донатив Алексея Михайловича, португал (десятикратный дукат). 2-4. Датские копейки Христиана IV с датской и 'русской' надписями. 5-6. Монеты 1645-1674 гг. Копейка и полушка, Московский денежный двор; новгородская копейка (Гос. Эрмитаж).

В те же годы в Карельской земле обосновалась "колония" фальшивомонетчиков из русских перебежчиков, которые подделывали монеты Михаила Федоровича. Именно к ним относится, по всей вероятности, упоминание о "корелках худых" в Псковской летописи под 1636 г. (). Подделка копеек осталась болезнью русского денежного обращения до конца века.

Существование права торговых людей свободно приобретать ефимки и такого же старого права отдавать их в передел засвидетельствовано в конце 1630-х гг. А. Олеарием, а его замечания о чистоте серебра копеек и о выигрыше при переделе 1/2 лота серебра (6, 4 г) на каждой паре ефимков указывает еще и на то, что выделка копеек на 1 ефимок тогда составляла не больше 54-55 копеек (), т. е. и тогда сохранялась еще традиционная "очистительная" плавка. Какие-либо данные такого рода следующего десятилетия отсутствуют вплоть до наказа 1649 г. назначенному в Архангельск гостю В. Федотову и таможенным головам ().

Наказ сообщает о важнейшем решении правительства - производить закупку "на государя" всего привоза ефимков, а "мимо государевы казны ефимков никому покупать не велеть и о том заказать накрепко". Федотову предоставлялось право в случае нехватки у него казны обязывать торговых людей выкупать ефимки, обеспечивая регистрацией сделок непременную сдачу ими всего закупленного в Москве в Новгородскую четь; незаконно приобретенные ефимки отписываются на государя, "чтобы впредь не повадно было никому мимо государева указа делать". Так ефимки стали заповедным товаром и тем самым пресекалось старое право свободной чеканки. Текст наказа не дает оснований признать, что упоминаемый в нем указ царя состоялся именно в 1649 г., а не раньше ().

Наказ не ограничивается пересказом и подтверждением какого-то прежнего. Заостренность его против англичан и прекращение их льгот прямо указывают на 1649 г. (); но одной из задач наказа было мотивировать удвоение пошлины для русских и иностранных гостей, при этом она впервые распространялась на патриарших и прочих церковных торговых людей, которые прежде были в "тарханех": наказ обращал внимание Федотова на возможность предъявления ему выданных помимо Новгородской чети и признаваемых недействительными тарханных грамот двух предыдущих, 1647 и 1648 гг (). Далее отмечается, что по челобитью 1647 г. голландцев и гамбуржцев архангельская цена ефимков повышена до московской (50 и 48 коп. за любский и крыжовый). Дата этого решения не названа, оно могло относиться и к 1648 г.

Можно предположить, что указ не только запрещал торговым людям впредь приобретать для себя ефимки, но и обязывал их сдавать в казну уже имевшиеся запасы. На это указывает то веское обстоятельство, что все известные в настоящее время клады ефимков датируются их младшими монетами в пределах 10-15 лет до 1649 г. Захоронение их в 1648-1649 гг. могло быть вызвано надеждой на временность запрета. Ни более ранние, ни более поздние клады талеров (в пределах интересующих нас здесь времени и территории) не известны ().

Запрещение приобретать ефимки не могло быть распространено на упоминавшихся выше церковных торговых людей. "Священное" право церкви на приобретение серебра для ее "благолепия" оставалось неприкосновенным и позже, в гораздо более напряженной обстановке ().

Рубль 1648 г. станет реальностью, если на эту дату вывести важнейшую перемену в предвоенном денежном деле - переход к чеканке копеек из ефимочного серебра без очистки. Это означало бы, что выход копеек из ефимка повышался до 64 штук; на конец 1640-х гг., когда назревала война с Польшей, приходилась бы радикальная реорганизация денежного хозяйства, повысившая доход от монетной операции и лишившая доли в нем купечества. Но точная дата отказа от очистки серебра остается неизвестной; такой компетентный свидетель, как И. Т. Посошков, утверждал, что еще "при царе Михаиле Федоровиче начали делать (копейки. - И. С.) из яфимочного серебра, на кости не переплавливая" (), но наиболее ранние сведения об этом содержат донесения Родеса, внимательно следившего за состоянием финансов в России с 1650 г.

Денежная реформа 1654-1655 гг., определившая особенности кризисного денежного обращения по начало 1663 г., неразрывно связана € войной за воссоединение Украины с Россией; монеты этих лет - ценнейший, но сложный исторический источник - начиная с рубля 1654 г. с новым "малороссийским" титулом царя. Незадолго до объявления указа о его выпуске штемпелем этой репрезентативной монеты отчеканили почетный золотой в 10 дукатов для отсылки Богдану Хмельницкому () (раньше такие "португалы" делались с одинаковыми изображениями государственного герба, но ради нового титула предпочли воспользоваться портретным штемпелем рубля).

Ничего не отменяя, реформа вводила неполноценные номиналы ограниченного назначения, а серебряная копейка оставалась главным платежным средством. Новые деньги не принимались в погашение недоимок, запрещалось пользоваться ими иностранцам и по 1658 г. вовсе не допускались в Сибирь. Чеканка серебряных копеек после 1654 г. не могла не возобновляться время от времени, хотя бы для расчетов с поставщиками-иностранцами. Заведомо чеканились они даже на восстановленном в 1655 т. (для чеканки медных копеек) Новгородском денежном дворе ().

В начале 1654 г. Родес донес в Стокгольм о предполагаемом в Москве выпуске для жалованья войскам особых денег, подлежащих выкупу после войны, и такая же оговорка оказалась вычеркнутой в отпуске августовского указа о выпуске новых денег (). Содержание войска в заграничном походе, да еще в дружественной, ждущей помощи и защиты стране, стало серьезной проблемой.

Старый денежный двор в июне переделывал в копейки свои запасы и специально полученные 100 пудов серебра и готовил 60 тыс. золотых для пожалования войску Хмельницкого (), а "с апреля 1654 г. в Москве готовилось оснащение для Нового денежного двора, устроенного для механической выделки новых монет в бывшем подворье Английской компании. Ему предписывалось "сбить нагладко" и перечеканить в рубли почти 900-тысячный запас талеров; однако впервые сооружавшиеся в Москве "молотовые снаряды" быстро разрушились, а единственный гравер не поспевал заменять приходившие в негодность штемпели (); из-за "жесткости" металла особенно губительны для "их были медные полтинники. Полуполтины чеканили на обрубках рассеченных крест-накрест талеров. Несколько малых медных номиналов известны только по описанию в указах - от них быстрее всего отказались.

Рубли 1645 г., перечеканка талеров и полуполтины (Гос. Эрмитаж).

К августу 1654 г. Денежный двор мог изготовить лишь несколько тыс. рублевых монет (), но первые же опыты посылки их в полки окончательно обескураживали: воеводы доносили, что местное (население отказывается принимать их. Попытка превратить в рубли талеры, покупаемые на рубль пара, была непростительным просчетом. Можно было принудить внутренний рынок признать эти монеты, как принял он вскоре медные копейки, по готовились они не для того!

1 - Польша, Ян Казимир, 1649 г.; 2 - Брауншвейг-Люнебург, герцог Христиан, 1624 г.; 3 - Зальцбург, архиепископ Парис, 1621 г.; 4 - Нидерланды, Зеландия, 1629 г.; 5 - Испанские Нидерланды, Филипп IV, 1624 г. (Гос. Эрмитаж).

Более разумное решение было найдено в 1655 г. по возвращении в Москву царя, а монеты 1654 г., хотя и перечислялись в указах следующих трех лет как настоящие деньги, больше не вызывали к себе интереса.

В обращении следующих лет от 1654 г. остались только полуполтины, да редкие медные проволочные алтыны, а в 1655 г. появился новый номинал - "ефимок с признаком", талер с выбитыми на нем вручную "копеечным" штемпелем (со знаком М) и годовым (арабскими цифрами "1655"). Его появление на рынке отмечается иностранцами не ранее июня, на это же указывает присутствие среди клейменых талеров монет того же 1655 г.; массовый приток их в Москву определяется приходом в Архангельск первых кораблей, но есть основание считать, что перечеканка поглотила значительную часть называвшегося в 1654 г. запаса (). Среди 1590 учтенных ефимков не выявлено ни одной монеты 1656 г. и следующих годов.

Оценка "ефимка с признаком" в 64 коп. - возвращение к дореформенному серебряному рублю, когда из талера выделывали именно 64 копейки. С точки зрения внутреннего обращения ефнмок был безупречной монетой, удобной в условиях войны: снимались операция плавки и угар серебра, волочение проволоки и т. д.; изготовление требовало всего двух ударов молота вместо 128 при изготовлевии копеек (64 для бойца и 64 для чеканщика), но обращение ефимка было ограничено запретом иностранцам пользоваться им.

Ефимку отводилась роль, менее всего имевшая в виду внутреннее обращение, в которое в 1655 г. влились медные копейки, приравненные в ценности к серебряным, и равенство это в течение 1655-1659 гг. признавалось населением России. Кое-где в (Москве еще можно было отметить участие ефимка в выплатах и присутствие в капиталах, но основным назначением его на несколько лет стало содержание войска за пределами старой государственной границы. Об этом убедительно говорит топография находок кладов, включавших среди талеров и европейской мелкой монеты ефимки с надчеканкой.

Известно уже больше 30 таких находок: на Украине и в Белоруссии, в Молдавии и Прибалтике (одиночные "беглецы" известны в кладах Венгрии, Дании и. Голландии). Только один клад найден на пограничной Брянщине; в киевском кладе КиевонПечерской лавры (начало XVIII в.) 241 "ефимок с признаком" приходится на 9607 талеров (); ни один рубль, ни одна полуполтина в этих кладах не отмечены. В то же время в бесчисленных русских кладах копеек второй половины XVII в. все еще не нашелся ни один клейменый ефимок! Скромными были и результаты выкупа ефимков, рублей и полуполтин на медные копейки в 1659 г.: из Пскова отправили в Москву выкупа на 1461 руб. 26 алт. (). Разумеется, нечего было и думать об изъятии осевших на Украине ефимков.

Состав надчеканенных талеров показывает ведущую роль голландцев в их поставке и подтверждает действенность запрета 1654 г. закупать "крыжовые": из 300 ефимков объединенных провинций к 1654 и 1655 гг. относятся 36 штук, а среди 240 "крыжовых" есть только два 1654 г. Вероятно, недосмотром и спешкой при надчеканке 1655 г. объясняется около десятка надчеканенных левенталеров, ценившихся значительно ниже, чем талеры, а также два дукатона - тяжелые, серебряные монеты весом до 33 г.

Власть над талером, ограниченно допущенным во внутреннее обращение, была сохранена благодаря надчеканкам; но "в полках", на Украине или в Белоруссии, талер с клеймами или без них ценился не дороже 50 коп., поэтому жалованье, выплачиваемое из расчета 64 коп. в ефимке, фактически недодавалось. Тем не менее ефимок оказался лучшим из возможных решений проблемы денег для войска. Он беспрепятственно разменивался на местную мелкую монету, возможна была и безубыточная прибавка к нему серебряных копеек. В 1657 г. рассматривался вопрос об использовании в платежах наемным польским полкам на театре военных действий обыкновенных талеров.

В Москве в октябре 1655 г. началась чеканка медных копеек. Новый Английский двор выпускал их со знаком МД (видимо, "Медный двор"), а Старый денежный двор - со знаком М (). В сентябре ожили и денежные дворы Пскова и Новгорода. В октябре оба уже отправляли в Москву обозы с монетой. Последним подключился Денежный двор, устроенный во взятом 13 августа 1656 г. Кукенойсе. Его знаком были буквы Ца и Ц (Кукенойс переименовали в Царевича Дмитрия городок, а в 1661 г. возвратили Швеции). Организация денежного производства в пограничных городах диктовалась расчетом на подвоз меди из-за рубежа. Недостаток меди, запасы которой были взяты на учет еще в 1654 г. (), только и сдерживал безудержную инфляцию. Возникшая на четвертом году обращения "наддача" против серебряных стала расти: начавшись в сентябре 1659 г. с 3 коп. на рубль в сентябре следующего года она составляла 25 коп., еще через год - 2,5 руб., а в 1663 г. перевалила за 10 руб. (). Чем больше было не имеющих никакой внутренней ценности денег, тем ниже становилась их покупательная способность; чем меньше за них можно было купить, тем больше приходилось их выпускать.

Медные монеты 1654-1662 гг. 1-полтина 1654 г.; 2-3 - алтыны 1654- 1655 гг., Москва (?) и Псков: 4-8 - копейки Нового и Старого московских денежных дворов, Новгородского, Псковского и Кукенойского денежных дворов (Гос. Эрмитаж).

В полном понимании правительством обреченности сложившегося денежного обращения убеждают сведения о денежных пожалованиях: в документах Дворцовых разрядов по 1658 г. включительно они назначались только: в рублях, но с февраля 1659 г. рубли (медью!) остаются лишь в "придаче" к жалованью, а награды за военные победы, дипломатические успехи я т. д. выдаются только крупными суммами ефимков. Поскольку "ефимки с признаком" уже были отменены, имеются в виду, вероятно, обыкновенные талеры. Эта практика прослеживается по 1661 г. ().

В состоянии денежного хозяйства России 1655-1658 гг. усматривается немало общего с такой же "военной службой" монетной системы петровского времени, когда требовалось, говоря словами одного из указов Петра: "... деньги медные держать в расход и давать жалованье тем, которые живут в Москве..., а монеты (серебро. - И. С.) на жалованье в полки посылать". Опыт 1655-1662 гг. сослужил добрую службу во время реформы 1698-1718 гг. в части управления выпуском медной монеты, которая стала важнейшей "артерией" Северной войны. Таким опытом не располагала Россия середины XVII в., и после 1659 г., когда были отозваны из обращения ефимки, а серебряные копейки ушли в тайники, главной целью правительства стало возвращение к дореформенным порядкам.

Во время проводившегося в Москве в 1662 г. опроса были выявлены факты злоупотреблений и спекуляции на соотношении ценности монеты: "... греки и иные иноземцы из порубежных городов приезжают в Москву с медными деньгами и покупают и меняют серебряные деньги дорогою ценою и свозят к себе"; указывалось, что и торговые люди Серебряного ряду скупают серебряные копейки и сливают их в дельное серебро; выдвигалось даже предложение "на Москве и в городах до пополнения серебра Серебряные ряды... на время отставить, оприч нужд, что надобно в церковную утварь не великие статьи... " ().

Московское восстание 25 июля 1662 г., кровавая бойня в селе Коломенском и массовые казни надолго связались в народной памяти с медными деньгами. В 1663 г. состоялся указ "на Москве и Великом Новгороде и во Пскове денежного дела отставить дворы..., а старый денежного дела серебряный двор на Москве завесть", что означало прекращение выпуска медных денег.

Воспоминанием о недоброй памяти медных деньгах осталась изготовленная из их металла художественная вызолоченная решетка, установленная в Кремле в 1670 г. на одной из лестниц близ церкви Спаса ().

Стремление упорядочить денежное обращение нашло отражение и в Новоторговом уставе 1667 г., где пункт за пунктом сформулирована "конституция" денежного рынка. Интерес представляет одна из его статей: "... русскими денгами у иноземцев старого долга никому не имать"; за ней стоит желание стимулировать ввоз ефимков. Устав и ряд указов следующих лет отразили возросшую заинтересованность казны в европейской золотой монете, ставшей основным инструментом обмена в астраханской и среднеазиатской торговле: вслед за талером и золотые стали заповедным товаром, "подлежащим сдаче в казну; для них вводится эталон веса (). В последней четверти века заметен приток через китайскую границу "коробчатого" золота (песка).

Расстройство рынка во время инфляции привело к тому, что в 1661 г. голландским купцам пришлось возвращаться домой с серебряными копейками вместо товаров. В следующие гады копейки завозились, из-за границы в Архангельск; но в ближайшие годы после отмены медных денег возникла своеобразная циркуляция серебряных копеек. Ефимочная купецкая палата Приказа Большой казны развернула энергичную скупку талеров за серебряные копейки на украинских ярмарках, а украинский рынок принял на оебя выгодную посредническую закупку их в Данциге, оставляя там копейки. Там ими запасались голландские и другие купцы, в результате в архангельском привозе 1671 и 1672 гг. оказалось копеек более чем на 18 тыс. руб. ().

После Андрусовского мира 1667 г. сложилась кризисная особенность денежного рынка Украины: талеры как полноценная торговая монета нормально притекали в обращение, но неуклонно нарастала нехватка разменной, и истертая монета старого запаса, "гладкие гроши", стала бедствием.

В 1674 г. гетман И. Самойлович возбудил вопрос об организации поблизости от границы Украины специального монетного двора для чеканки "чехов" (полуторагрошевиков) - украинского паритета копейки. Поводом для этого послужили оказавшиеся в его распоряжении "снасти" подпольного монетного двора, находившегося в поместье бывшего гетмана П. Дорошенко, Лиеянке, где выделывались поддельные чехи и, вероятно, другие монеты Яна Казимира. Остался на Украине и работавший у Дорошенко бывший гравер Львовского монетного двора Ян Гранковский. Однако Приказ Большой казны не проявил особого интереса к предложению, и далее выбора Лутивля как места для монетного двора и утверждения рисунка чеха с обозначением инициалов имени и титула царя дело не продвинулось, а "снасти" были затребованы в Москву (). Вторично и также безуспешно Самойлович возобновил свои хлопоты перед новым царем в 1676 г., но только в 1686 г., заинтересовав собиравшегося в Крымский поход В. В. Голицына, добился осуществления этого плана - уже в Севске, куда и были доставлены части станка, печатавшего монеты вырезанными на валиках штемпелями (так называемый Walzwerk). Каждый раз Самойлович предлагал, чтобы чехи содержали третью часть серебра и допускались в обращение в России. Последнее было сразу отвергнуто, а в металле совсем не видно серебра, что и предопределило неудачу выпуска.

В Севске командированные для сборки "снастей" кузнецы и ружейные мастера Оружейной палаты забраковали дорошенковскую снасть и после нескольких неудач к ноябрю 1686 г. изготовили по ее образцу несколько новых станков; штемпели на валиках резали Гранковский и гравер Черниговской типографии С. Ялинский.

Вскоре указ от 25 июля 1687 г. сообщил, что "ратным людям на жалованье делают в Севске чехи... и те чехи роздают, как уже и роздано многое число в нынешнем Крымском походе", и что "тех ныне чехов, как в Крымском походе в полках, так и в Малороссийских городах казаки и мещане не берут". Вся вина за неудачу была возложена на Самойловлча, новому гетману Мазепе было предложена "послать в города и места универсалы с подкреплением смертной казни, чтобы те чехи ходили обыкновенно", но после донесения севского" воеводы о том, что из-за чехов в Путивле "чинится великий мятеж", указом от 16 сентября 1687 г. выпуск этой монеты был прекращен ().

Оказавшаяся в деле о севских чехах выпись из Приказа Большой казны 1686 г. сообщает, что на Московском денежном дворе работало 48 человек, включая 30 денежников, Оплата слагалась из годового жалованья, названного "снастными деньгами", и из "задельных денег". С пуда переработанного серебра удерживалось 11 алтын 2. денги. Задельные деньги выплачивались "с пуда, сколько в котором году сделают" ().

Севские чехи, 1686 г. (Гос. Эрмитаж).

Степень изученности денежного дела конца XVII в. невелика. Единственным серьезным источником является труд И. А. Шлаттера (1708-1768), опиравшегося на архивные документы (). Сами монеты недостатка в которых не испытывается, еще не охвачены специальным: исследованием. Привлекавшийся выше документ Малороссийского приказа 1686 г. дает основание сомневаться в правоте И. А. Шлаттера,. считавшего, что выделка 504 окоп. из гривенки серебра была узаконена: в 1681 г. (), т. е. еще до регентства Софьи.

Последнее понижение веса копейки в 1698 г. до 0, 28 г (т. е. 1/100 талера и будущего петровского рубля) принадлежит уже к выдающейся реформе русского денежного дела, проведенной в 1698-1718 гг.. Уменьшаясь в содержании серебра и в весе от 68 до 28 мг, копейка оставалась высшим номиналом России на протяжении 168 лет, а в обращение вливалась из года в год в течение 175 лет, по 1718 г. ().

Непросто было и окончательно избавиться от крохотных, чрезвычайно неудобных монеток, остававшихся в законном обращении до середины 1750-х гг. Но самую долгую жизнь они обрели в "чешуйчатых" женских уборах среднего Поволжья, Урала и Сибири. Народные украшения - это своего рода сокровища, которые в отличие от классической их формы - кладов - выставлялись напоказ ().

Сакома - украшение башкирской невесты, не ранее середины - второй половины XVIII в. Серебряные копейки XVI и всего XVII в., рубли и полтины всего царствования Петра I. Уральские гранаты, сердолики и точеный малахит (Гос. Эрмитаж).

Отсталость финансов России XVII в. от состояния их в Европе настолько очевидна для любого исследователя, что не возникало и тени сомнения в том, что в 1654-1662 гг. Россия показала полную неспособность произвести монетную реформу. Но если твердо принять ту точку зрения, что эта задача в 1654 г. вовсе не ставилась, а все ухищрения были подчинены единственной цели - выиграть войну, то пресечение инфляции и возвращение к серебряной копейке было подлинным торжеством дальновидности политики правительства. Сказанное не означает, что экономическая мысль России XVII в. удовлетворялась денежным хозяйством и не искала путей улучшения его в существующих реальных условиях.

Монеты последней четверти XVII в. 1 - копейка Федора Алексеевича; 2-3 - копейки Ивана и Петра Алексеевичей; 4 - денга Петра I (Гос. Эрмитаж)

Первой из реформ конца XVII - начала XVIII в., имевшей непосредственное отношение к финансам, была податная реформа 1679-1681 гг., положившая начало "росписи"- государственному бюджету. К этому времени уже имелся решительно отвергнутый проект Юрия Крижанича, советовавшего ввести развитую систему золотых, серебряных, билонных и медных монет при свободном обращении "по справедливой цене" европейских талера и дуката (). (Он же рекомендовал отказаться от десятичной системы и принять европейский строй монетной системы.)

Денежная реформа Петра I 1698-1718 гг. виртуозно внедрила в обращение с 1700 г. медную монету посредством одновременного ежегодного выпуска в течение 18 лет крохотных датированных серебряных копеечек. Самым ценным наследием прошлого, помимо принятой впоследствии всем миром десятичной монетной системы, остался проверенный в испытаниях "ограничительный режим" для европейских талеров: он-то и позволил с выгодой для казны перечеканивать их в петровские рублевики и дотянуть до начала сырьевой независимости в 1740-х годах ().

И. Г. Спасский